Романтическая эстетика в творчестве Ф. Шлегеля
(ЧАСТЬ II).
Возникновение романтизма имеет прямую связь с социально-политическими преобразованиями в Европе на рубеже XVIII-XIX вв. Очевидно, что романтизм в целом был именно революционным переворотом в художественной мысли. Это была реакция самозащиты против устанавливающегося торжества массовости, против угрозы духовного угнетения. Человечеству издавна свойственно задаваться вопросами мироздания, предначертанности событий, размышлять на религиозные темы. Духовная свобода и заключается в том, что бы каждый мыслящий человек имел возможность и повод задуматься над вечными проблемами.
Фридрих Шлегель рассматривает отношение человека и судьбы в работе «Об изучении греческой поэзии» (1796-1797 г.). В античной трагедии по мнению Шлегеля воплощена гармония между человеком и роком. Этому Шлегель противопоставляет шекспировского «Гамлета» и его «философскую» трагедию, которая, изображает человечество и рок в абсолютных противоречиях. Такое противостояние порождает чувство отчаяния. Иными словами, разделение понятий «человечество» и «судьба» ведет к вечному колоссальному диссонансу. По мнению Шлегеля современная ему литература построена на таком противоречии – она конфликтна изначально. «Судьба» по Шлегелю почти синоним слову «необходимость».
Понятию «судьба» Фр. Шлегель придавал особый романтический смысл. На этом пути большую роль для романтизма сыграло творчество великого испанского драматурга – Кальдерона (1600 – 1681 г.г.). В пьесах Кальдерона, из которых немецкие романтики особенно почитали «Поклонение кресту», виделось новое, современное решение извечного конфликта – примирения человека с судьбой. В этом отношении решающее значение имело христианско-католическое мировоззрение Кальдерона, так как восстановление состояния примирения современного человека с собственной судьбой, по мнению Ф. Шлегеля, возможно исключительно через веру в христианского Бога. При этом на первый план выходит идея Божьей милости, абсолютной любви Создателя к каждому живущему на Земле. Таким образом, протагонисту в романтической драме отводится концептуальное пространство христианского мировосприятия, определяемого действием небесных и потусторонних сил.
Фр. Шлегель, подчеркивая специфику шекспировской дисгармонии, проявляющуюся в столкновении человека с судьбой, допускает некое трансцендентное разрешение проблемы и делает важные для всей романтической эстетики шаг – соединяет в своей теории романтической драмы шекспировское и кальдероновское религиозно-онтологическое восприятие судьбы. Основание для такого концептуального совмещения аксиологической парадигмы двух великих предтеч европейского романтизма Фр. Шлегель объяснил в своем Венском курсе в 1812 году, непосредственно сопоставив онтологические представления Кальдерона и Шекспира.
По Фр. Шлегелю, Кальдерона, как современного драматурга, можно упрекнуть за то, что он приводит к излишне скорому разрешению проблемы, хотя было бы эстетически значимее «характеризовать загадку жизни и человека столь же глубоко, как и Шекспир», который, однако, впадает в противоположную ошибку, «слишком часто представляя нам загадку бытия в духе скептически настроенного поэта, именно как загадку, в бесконечной путанице и не приводя читателя к какому-либо разрешению».
Романтическая драма, по Шлегелю, в той мере сближается с греческой трагедией, в какой в ней восстанавливаются гармонические отношения человека и судьбы. Таким образом, романтическое восприятие судьбы, рассматриваемое с религиозно-христианской точки зрения положено Шлегелем в основание теории европейской романтической драмы. В литературных записных книжках Шлегеля повторяются сходные взгляды на актуальность английского поэта: «Творчество Шекспира составляет целый цикл в истории литературы, когда поэзия поистине становится романтической»[1].
Таким образом, эта таинственная «загадка жизни» символизирует в романтической литературе, по аналогии с Шекспиром, дисгармоничное отношение или столкновение между индивидом и судьбой, столкновение, исходящее как от светлых небесных, так и от темных дьявольских сил. Отметим, что аналогичное понимание судьбы было высказано и А.В. Шлегелем в прочитанном в 1801 – 1804 гг. «Берлинском курсе»: «Так как чувство свободного самоопределения возвышает человека над безграничной силой влечения, врожденного инстинкта, то и осознаваемая им необходимость не сводится просто к природной необходимости, но должна располагаться по ту сторону природы в беспредельности бесконечного»[2].
То, что это столкновение происходит прежде всего во внутреннем мире человека или литературного героя, ясно подтверждает используемый Фр. Шлегелем термин «душевная борьба»: «Драма изображает доведенную до предела душевную борьбу не на жизнь, а на смерть внутри отдельного характера или нескольких. – полное, во всем своем богатстве раскрытие этого внутреннего душевного мира в состоянии борьбы и составляет своеобразие драматического изображения, и в этом же проявляется богатство и полнота внутренне никогда не исчерпывающего себя развития». В современной, романтической, драме эта борьба может воспламеняться, как, например, в многочисленных пьесах Кальдерона, от чувства чести; по Шлегелю, «все должно основываться на чести».
Однако главная цель Фр. Шлегеля состоит в постижении специфики драматического изображения бесконечного, или трансцендентного, измерения судьбы, в разрешении «загадки жизни», которая может принимать три разные формы – угасание, примирение и просветление, которые он в своем Венском курсе «Истории древней и новой литературы» выводит из греческой трагедии и драматургии Шекспира и Кальдерона и к которым постоянно возвращается в записных книжках: «Драма. Насколько в эпической поэзии преобладает склонность к созиданию в космогоническом аспекте, настолько в драматическом искусстве проявляется очевидная ориентация на божественный суд, в сопоставлении с которым слепая судьба является только отклонением или искажением, либо недоразумением. В целом же в драме заложена идея прорыва справедливой или юридической борьбы жизни, хотя и более высокого вида. Уже у Эсхила активно проявляется это стремление к божественному суду. Мое выделение драмы трех видов – угасание, примирение и просветление»[3].
В этом довольно позднем (1823) фрагменте из записной книжки Фр. Шлегель требует включения в романтическую драму вместо античной «слепой судьбы» понятие «божественного суда». При этом раскрывается сущность «божественного суда» — это особенный суд, собственно духовный, внутренний предмет драматического изображения; а внешний предмет этого изображения является только физическим носителем, средством для перемещения. Этот особый суд в драме должен быть очевидным в каждом отдельном эпизоде, быть на виду; он может быть очень нужным, поучительным, даже сущностно благотворным. Хотя такая форма суда уже имелась в античной трагедии, но, судя по единственной собственной драме Фр. Шлегеля «Аларкос» (1802), становится очевидным, что идея Шлегеля о высшем – божественном суде качественно отличается от схожей античной идеи и находится под сильным влиянием христианских представлений о Страшном суде.
Шлегель, как известно, связывал романтическую драму с традициями европейской христианской литературы. Тем самым автор выделяет аспект божественной справедливости в романтической драме, противопоставляя его «слепой», то есть несправедливой судьбе в восприятии древних. Справедливость означает исполнение судьбы в романтической драме. Суд обозначает, подобно новозаветному Страшному суду, границу между конечным, земным и бесконечным, потусторонним миром, определяет виновность или безвинность протагонистов в сфере земного и направляет виновных – в соответствии с тремя выделенными Фр. Шлегелем видами романтической драмы – в бесконечность угасания, в случае уравновешенного состояния между виновностью и невиновностью в бесконечность примирения, а невинных – в бесконечность просветления.
Ответственность за совершенное возлагается на самого человека, а не на какие-либо внеположные ему силы или внешнюю необходимость. По этому поводу в Венском курсе Фр. Шлегеля содержится более подробное разъяснение: «Именно такая драма представляется тем более совершенной, чем в большей мере угасание обусловлено не просто произвольно, внешней судьбой свыше, но внутренней глубиной, в которую герой поэтапно ввергается и погибает из-за собственной вины, сохраняя, однако, свободу»[4].
Таким образом, от понятия «судьба» Шлегель как бы перекидывает невидимый мост к идее моральной свободы и личной ответственности современного человека. Из рассмотренного материала также следует, что в рассуждениях Шлегеля, как у Шекспира, и иначе, чем у Кальдерона, божественная справедливость получает преимущество перед божественной милостью; в связи с этим обстоятельством Шлегель писал о некотором смешении языческих и христианских представлений о судьбе. Так, он около 1812 года отметил сформировавшуюся у современных драматургов тенденцию к языческому фатализму.
Подводя итог, можно сказать, что представление Шлегеля о судьбе имеет христианскую окрашенность и основывается на христианском учении о жизни после смерти. Но представления эти устремлены, прежде всего, к достижению божественной справедливости. Любопытны слова Шлегеля: «Религия не является лишь частью воспитания, звеном человечества, она — центр всего, повсюду первое и высшее, абсолютно изначальное»[5]. Теперь уже романтическая «сила судьбы» не слепая и не безжалостная, как у древних, хотя для индивида она остается загадочной и неочевидной, ибо только по ту сторону жизни или смерти, приоткрывается завеса и человеку предъявляется его собственная вина или правота. Цель лирико-психологического романа немецких романтиков – передать самую суть жизни, до глубины заставить нас ее ощутить.
[1] Шлегель Ф. «О значении изучения греков и римлян. Литературные манифесты западноевропейских романтиков», под ред. А.С. Дмитриева — М.: Изд. Моск. университета, 1980. — С. 47.
[2] Из «Берлинского курса» Ф. Шлегеля.
[3], [4] Фрагменты по литературе и поэзии: из литературных записных книжек Ф. Шлегеля.
[5] Шлегель Ф. «Идеи. Литературные манифесты западноевропейских романтиков», под ред. А.С. Дмитриева — М.: Изд. Моск. университета, 1980. с. 60-62.
1. Шлегель Ф. «Литературные манифесты западноевропейских романтиков», под ред. А.С. Дмитриева. – М.: Изд. Моск. университета, 1980.
2. Берковский Н. Я. «Романтизм в Германии». – С.-Пб.: Азбука, 2003.
3. Карельский А.В. «Драма немецкого романтизма». – М.: Медиум, 1992.
4. Фрагменты по литературе и поэзии: из литературных записных книжек Ф. Шлегеля.
5. Из «Берлинского курса» Ф. Шлегеля.
6. Елена Третьякова «Ирония в структуре художественного текста».
Автор: Светлана Суворова